|  Начало  |  1  |  2  |  3  |  4 страница  |  5  |  6  |  7  |  8  |  9  |  Конец  | 

* * *

     Пассажирское автотранспортное предприятие включало в себя автобусный и таксомоторный парк, деньги поступали наличные, частичный хозрасчет, поэтому возможности для приобретения инструментов были.

     Были куплены приличные по тем временам чешские и немецкие гитары и ударные инструменты. Чуть позже был куплен аппарат "Regent-60", у "Веселых ребят". Договаривался Славян, продавал некто "Володя-трубач", потом оказалось что это Пресняков-старший. Шифровался парень. Звезды фарцовкой не брезговали. Аппаратура "Регент" тогда была, чуть ли не эталоном звука, но "Володя-трубач" ввел Славку в курс дела и сказал что лучшие аппараты - это "JBL", "Marshall" и "Fender". Поэтому надо стремиться работать на них, но он видел их только на картинках, у Толяна на шифоньере, к тому же купить их тогда было негде.

     Это сейчас: "Fender Twin" - пожалуйста, (нет на европейском складе, закажем в Штатах), "Mackie", серия "Fusion" - хоть завтра, только бабки готовь, есть даже ветошь гитару протирать с логотипом "Fender" - (по каталогу цена два доллара). Есть все. Тогда не было ничего. Правда, сейчас музыки стоящей не слышно.

     Пассажирское автотранспортное предприятие включало в себя автобусный и таксомоторный парк, деньги поступали наличные, частичный хозрасчет, поэтому возможности для приобретения инструментов были.

* * *

     Все устроились на работу в ПАТП, нет, не музыкантами, работягами. Славка - учеником автоэлектрика, Виталька - слесарем 2-го разряда, Толяну, после техникума полагался 4-й разряд, ему дали 3-й разряд электрика, и он ходил по всему гаражу, по всем боксам, выкручивал перегоревшие лампочки, и опять спал у себя в каморке, и если было место, иногда там кемарили и остальные.

     У Толяна был напарник. Мужичок - Гришка, который жил за забором. И они с ним установили график: день Толя на работе, день - Гришка. Но однажды в день Толяна, сломался токарный станок, он его разобрал до винтика, и забыл на каждый провод поставить метку согласно схеме. Гришка собирал станок 2 месяца, прозванивал каждый контакт и тихо матерился. Мужик был хороший, не пьющий.

     Славка попал в бригаду автоэлектриков, а это, надо сказать, белая кость в гараже, кое-чему он там научился.

     Мужики были хорошие, специалисты хай-класса, но крепко пили. И каждый день у них начинался с жуткого бодуна. Славян, в свои 17 лет, по наивности думал, что их похмелье-это всего лишь повод для очередной пьянки, и лишь позже понял, как глубоко он ошибался.

     Каждое утро Иван (дедок предпенсионного возраста по кличке "Редиска"), кряхтя и постанывая, говорил: "Ну, чо, по рублю? Мне тут жинка сальца положила, перебьемся как-нибудь?". И каждый с готовностью лез в карман за обеденным рублем. Славку, ("молодого") снаряжали в ближайший гастроном, а ему и не в тягость было, между прочим, помочь старшим товарищам.

     Он брал литр "Коленвала" (водка по цене 3р.62к. - буквы на этикетке со словом "Водка" плясали в шахматном порядке - отсюда и название шоферское), быстро возвращался, (одна нога - там, другая-здесь) и они тихо опохмелялись, закусывая "жинкиным сальцом".

     Но это была лишь увертюра. Главное действие разворачивалось позже, когда раздавался торжественный клич: "Ходак пошел!". Ходоки шли не к Ленину в Кремль, а к ним в мастерскую.

     "Ходоки" - это состоятельные советские граждане, имеющие личные автомобили и ни черта в них не понимающие. Ходак шел косяком, как сёмга на нерест, и каждый пер с собой пузырь. Кому карбюратор отрегулировать, кому контакты на распределителе почистить, пустяковая, в общем, работа, но оплачивалась твердой валютой. Работа кипела. Удивительно, как они умудрялись все успеть: и внеплановый автобус на линию отправить, и таксисту предохранители поменять, стакан засадить между делом, и ходоков обслужить, и Славке кое-что показать, и все это по-пьяни.

     Но автобусы с линии не сходили, таксисты возили народ, ходоки были довольны, и приходили еще. Настоящие профессионалы. Они всегда твердо стояли на ногах.

     Но на следующее утро все повторялось один в один, и Славян опять быстренько бежал в "шестьдесят второй", чтобы спасти коллег от верной гибели.

     Ему, кстати, полагались "беговые", почти что "фронтовые", он всегда отказывался, но однажды удивил всех, выпив залпом стакан "с горкой" отказавшись закусить. И ничего, организм еще не был "испорчен нарзаном".

     Надо сказать, что в те годы пацаны почти не пили, а после работы репетировали часов до одиннадцати вечера. И почти весь день проводили или на работе, или в "красном уголке", Славка даже умудрялся посещать репетиторов по математике и физике (одна неудачная попытка поступления в ВУЗ уже была). Поэтому и получки свои Славкины сослуживцы ему доверяли. Бригадир собирал у каждого полученные деньги, заворачивал в газету, подписывал каждый сверток, и торжественно вручал Славке, строго наказав, чтобы вечером, даже ему он ничего не давал, под любым предлогом, даже если на коленях станут просить - не давать. После смены они шли допивать на соседний стадион, а там, конечно всегда будет мало. Всегда ведь не хватает русскому человеку. Утром Славка выдавал деньги их женам. Его уважали за стойкость.

* * *

     Наконец пришел из армии Серега. (До этого с ним было шапочное знакомство). Влетел, такой весь стремительный, балдежный, полная противоположность брату Витальке - рассудительному и мечтательному увальню. Он ворвался как свежий ветер, быстро перепаял все провода, поменял пластик на барабанах, и, наконец, стал стучать. Что они услышали! Как он работал бочкой! Они в живую такого еще не слышали. Все какие-то джазовые технари попадались как в оркестре Олега Лундстрема, недавно побывавшем на гастролях в городе. Так вот для чего нужна эта самая педаль на барабане! Вот для чего нужен второй "котёл"! Вот как надо оказывается играть! Ни с чем невозможно сравнить этот круглый, плотный, такой хлесткий звук живых барабанов.

     Перед ними был профессионал, и играл он так, как играют ТАМ, а не у нас. У них и выступления первые начинал он один. Выходил на сцену, спокойно садился за установку, и начинал свой "star-time", затем выбегали остальные, и все начинало вертеться.

     Много чего нужного привез он из Германии: и стойки для гитар, струны, палочки барабанные, пластик, микрофоны, гитару для Витальки, 2 машинки-тремоло, медиаторы фирменные, в общем, ту мелочь, без которой обойтись никак нельзя. Себе два клевых костюма, родителям, наверное, тоже что-то, был он всегда очень предприимчивым. Привез много музыки: "Procol Harum", "Mungo Jerry", "Fleetwood Mac", тексты нужны были позарез, привез тексты, много музыки записанной с эфира, (там это не глушилось). Это была свежая волна.

     Группу решили назвать "ДАНКО", и звучит не совсем обычно, вроде какой-нибудь западной нефтяной компании, и в случае чего, идеологам можно напомнить повесть пролетарского соловья Пешкова. Это слово, выведенное большими красными буквами, стилизованными как на Библии, еще долго сияло на басовом барабане.

* * *

     Освобожденным от работы в гараже был их руководитель - Володя Амелькин, Владимир Сергеевич. Человек пел как Ободзинский и Литтл Ричард вместе взятые. Он и сейчас выдаст то, что молодым и не снилось, а тогда это было вообще - атас.

     Начинал он в самодеятельности, с молодым Вуячичем, (знаменитым тогда по всему Союзу певцом, который был родом из нашего города), работал в профессиональных коллективах, был очень опытным артистом, собственно он и собрал всех вместе.

     Он научил ребят главному - не бояться публики. Большое ему спасибо. Как-то он сказал что, работая с одним коллективом, ему пришлось петь Битлов, и они тут же сделали "Little child". Он был в доску свой, веселый и компанейский, имел сценический псевдоним "Владимир Огневой", который ему очень подходил.

     Объединяла их всех музыка, такой утяжеленный стиль конца 60-х в духе "Криденс", и, конечно же, чувство юмора, а без этого вообще жить невозможно. Без сатиры жить можно, а без юмора - нет.

* * *

     На работу демобилизованного Серегу определили в отдел механика, туда же вскоре перевели и Витальку. Работали они под началом одного деда-пенсионера. Звали его Кум Захар, такой самородок, местный Кулибин, похожий на блокадного слесаря с Путиловского завода. Начал он их потихоньку мордовать своими бредовыми идеями. Рационализатор был. Передовик-изобретатель. Все его очень уважали. А ребятишки начали от него потихоньку бегать. Кошки-мышки целый день. Ну не должен музыкант весь день махать кувалдой. Потом как-то они нашли с ним общий язык, и спокойно спали с утра в каморке у Поляка, если тот отсутствовал.

     Звали их тогда "футболистами", гегемон относился к ним с недоверием, но после первого концерта, устроенного прямо в гараже, в огромном автобусном боксе, в обеденный перерыв, отношение переменилось на противоположное. Оказывается, они не были освобождены от физического труда, как какая-нибудь заводская футбольная команда, они работали полную смену, и еще выступали для них. Очень их стали уважать. Таксисты денег за проезд не брали.

     Ребята стали усиленно заниматься, в ателье им пошили белые костюмы с пиджаками без воротников и рукавов и цветные рубашки а-ля Джими Хендрикс. Выглядели они классно. Теперь надо было найти компромисс для концертов: что-нибудь между роком и советской попсой. (На танцевальных вечерах, они лабали одну "фирму"). Решение было найдено.

     Например, в какую-нибудь русскую народную песню про комарика, вставлялся тяжелый рифф в стиле "Led Zeppelin", и продолжалось это довольно долго, на грани издевательства, но можете себе представить: всем нравилось, пенсионеры на агитплощадках даже в пляс пускались! По кайфу им был андеграунд.

     Когда надо было играть что-нибудь западное, то автор представлялся как борец за гражданские права, а если он был еще и цветным, как Хендрикс, то он становился еще и борцом с расизмом. Это был старый, проверенный трюк, и все прокатывало как по маслу.

     Песня "Yellow river" исполнялась без пояснений. Недавно "Поющие Гитары" выпустили свою, жуткую версию перевода, и всем было ясно, что это "Толстый Карлсон" но на английском языке. Кто-то пытался внести предложение исполнить ее на русском, но оно было немедленно отвергнуто: русский текст ничего не имевший общего с путешествием на Желтую реку, сидел на музыке группы "Кристи", как на корове фрак. Опять отдавало свинофермой. И надо было бережней относиться к оригиналу, и не вредить себе.

* * *

     Владимир Огневой, как опытный человек в этом деле, стал понемногу раскручивать группу. Заговорила пресса, Начался "чёс" по учебным заведениям, школам, подшефным предприятиям, клубам, как он умудрялся получать за это еще и деньги, одному богу известно. Но всегда, четко, в определенное время подходил автобус, доставлял всех на очередную площадку, позже увозил назад, где выдавались деньги, часть которых шла на аппарат, а часть - на карман.

     Ни у кого и в мыслях не было спросить: "А сколько нам сегодня отвалили?" Деньги тогда мало кого из них интересовали. Конечно, неплохо иметь лишний четвертак в кармане. Но это не было главным. Это не было целью. Цель была одна: чтобы всем было хорошо.

     И они балдели от того, что у них все получается, они ловили кайф от того, что вместе они могут то, что по одиночке у них вряд ли так здорово выйдет. Это была команда. Они понимали друг друга, и ничего в этом особенного нет, потому что товарищ твой думает точно так же как и ты, и невидимые нити взаимопонимания и уважения давно связали всех по рукам и ногам.

     На репетициях кто-нибудь брал первый аккорд, а другой подхватывал, и развивал дальше то, что кто-то задумал, и это было уже чуть лучше первоначального варианта, и в этом была истина и весь смысл их работы. Все происходило быстро, а потом уже доводилось до ума. И все. Готово. Это напоминало джазовый джем. Но это не джаз. Это точно. И что это такое я до сих пор не знаю. Наверное, это то, что находится рядом, но одному тебе это не найти.

* * *

     Часто играли просто бесплатно на свадьбах или на выпускных вечерах у друзей. На одном таком вечере студенты их оригинально отблагодарили: было выставлено два ящика портвейна. Пузыри емкостью 0,8 литра с пробками залитыми сургучом. "Белое крепкое" называлось, пролетарский напиток. Все загрузилось по окончании мероприятия в большой барабан, и было контрабандно доставлено на базу.

     Утром пацанов кто-то заложил, и они, под конвоем парторга принесли все это в кабинет директора.

     Большой стол для совещаний был полностью заставлен бутылками, как на цыганской свадьбе. Начальники колонн, заходившие в кабинет подписать какие-то бумаги, вопросительно смотрели на Виктора Ильича, а он спокойно говорил "далеко не уходите, сейчас похмеляться будем".

     Виктор Ильич Орлов, директор предприятия обладал отменным чувством юмора. Был очень порядочным человеком. Он из когорты тех, старых руководителей, которые подавали руку рабочим и всегда держали слово. В школе Славка учился в одном классе с его дочерью Натальей, и даже в классе 6-м сидел с ней на одной парте. Она всегда давала ему списывать. Очень все уважали Виктора Ильича, и он любил их как отец. И ребятам было немного стыдно.

     Узнав, что это гонорар от благодарных поклонников, он тихо сказал: "Заберете все после работы, а сейчас пусть в углу постоит, от греха". И отдал, все до последней бутылки, и никаких выговоров, никаких собраний. Вот это был человек! На правой руке у него была наколка: восходящее солнце и буквы: "ВИТЯ".

* * *

     Для массовости привлекались участники художественной самодеятельности: сварщик Вася, и контролер Тая, приходилось им играть. Пели они всякую муру: про журавлей, про снегирей, еще про каких-то птиц, пели, естественно неважно, как обычно поют в самодеятельности. Приходилось с этим мириться.

     Но если начинали разучивать что-нибудь, к примеру, из "Abbey Road", здесь выверялся каждый такт, каждый аккорд должен был звучать как на диске. Когда что-нибудь не клеилось, пыль поднималась до потолка, Славян с Виталькой даже частенько дрались, отстаивая каждый свое мнение, однажды даже дубасили друг друга стульями. Разнимал всегда Поляк, кричал: "Брэк!" и растаскивал по углам, Серега сидел за барабанами и хохотал, через минуту консенсус был найден, и все были на седьмом небе от счастья, что у них все получилось. НИ-КОГ-ДА не было никакой обиды. Было одно: ощущение счастья от того, что они кое-что могут.

     Вообще Виталька был человеком очень талантливым. Талантливым во всем. Играл он на гитаре очень здорово, очень вкусно, каждый звук был отточен до совершенства, он не увлекался долгими запилами, не выпячивался (сейчас много таких "спортсменов" развелось), по манере напоминал Эрика Клэптона, и если бы родился он на Западе, то наверняка стоял бы где-то рядом. Он обладал тем, что дано, наверное, Богом: внутренней музыкальной культурой, а был простым парнем: закончил всего 8 классов, писал с ошибками, не знал ни одной ноты (а они и не нужны ему были), он чувствовал музыку душой, и мог такое вставить, что мурашки по спине бегали.

     Позже, стал высочайшим специалистом: слесарем, токарем, фрезеровщиком, и здесь он был первым. (Автомат Узи на заводе сделал, и чуть не сел по глупости из-за этого). Стрелял автомат, и не клинил, (один комитетчик рассказывал.) За пять минут срисовал австрийскую микрофонную стойку, а через неделю на заводе сделал сам 5 штук таких же, все отхромировал, заворонил, где надо, и даже крепление усовершенствовал. Панели на усилители под "Roland" делал не хуже фирменных. А какие гитары делал! Всякие, и двенадцатиструнные, и басы. И звук мог извлечь из какой-нибудь задрипанной "Музимы", как из "Рикенбеккера".

     К любому делу он подходил с одинаковой ответственностью. Любил томатный сок и пел как Джон Фогерти. На губных гармошках играл классно, постоянно их распиливал на четыре части, что-то выкидывал, что-то приклеивал, и дул не хуже Джони Уинтера. Смеялся очень заразительно, для балдежа закрыв один глаз.

     Весь мир у него был поделен на систему координат: здесь - плюс, а здесь - минус, он не терпел серости и полутонов, всегда говорил всем в глаза то, что думает. И если ему нравился человек - то это до гроба, а если нет - он его не замечал. Мог долго рассказывать какому-нибудь трактористу о Джими Хендриксе, а, выяснив, что тот о нем и не слышал, мог запросто избить его в шишки. Как так? Человек не знает бога? Приходилось вмешиваться.

     И, тем не менее, был человеком общительным и легким, быстро остывал, извинялся, и никогда не держал камень за пазухой.

     Души их с Виталькой были настроены в унисон. Он и гитару Славке всегда подстраивал: чуть-чуть пониже, для раскачки. Часто сам менял ему струны, из-за Славкиной лени, ругал его и протирал водкой грязный гриф.

     В музыке они чувствовали друг друга с полувздоха, была, наверное, какая-то между ними связь на уровне астрала. И все так просто, так здорово получалось, и никогда никто ничего не заучивал, все как-то само собой выплывало сразу, и оставалось только кое-что добавить или убрать. Позже Славке приходилось играть с разными ребятами, и музыканты были не плохие, и по жизни не жлобы, и веселые, но того легкого, почти воздушного чувства единства, как с Виталькой он никогда не ощущал.

* * *

     В их коллективе вскоре появились еще два участника: Валера Чанцов - на органе, его устроили мастером по ремонту таксометров (он немного сек в часовом деле). Разбирал, смазывал какие-то шестеренки, и часто сматывал таксистам лишние километры (за город выехать без соответствующей путевки было нельзя) был уважаемым человеком. Играл на баяне.Он и сейчас на баяне играет, стал профессиональным музыкантом.

     Витька Петров. (Петрович его звали) - гитарист из "Муки", Славкин друг детства. Как-то зайдя к нему, домой, он обалдел: Витька показал Славяну уголок своего младшего брата Сереги. Четыре фигурки музыкантов с гитарами, вылепленные из пластилина. Три гитары и ударник, усилители, стойки микрофонные из спичек, волосы длинные. Серега во всем подражал своему брату. По Славкиному предложению были внесены небольшие изменения: гитара басиста была переделана на Хофнер-скрипку, и помещена в левую руку, а на большом барабане налепили буквы: "The Beatles". Позже, узнав, что и у Макаревича в детстве стояли пластилиновые Битлы, он был сражен наповал. Как все одинаково тогда было везде. За три тысячи верст, не зная друг друга, ребятишки Битлов лепили, и испытывали одинаковое чувство благоговения. Это и есть настоящее почитание, это не коллекционирование автографов, и безумство на концертах, это свое, личное, как религия. У всех пацанов из их двора была одинаковая наколка на правой кисти - череп с длинными как у хиппи волосами.

     Петровича определили в карбюраторную мастерскую. Стал он понемногу зашибать под началом Ваньки-Редиски, ходоки без пузыря не ходили, но алкоголиком, слава богу, он не стал. Позже он уехал на Урал, в какой-то закрытый город, где были обалденные условия для музыкантов. Они уехали втроем, все три брата, как "Bee Gees".

* * *

     Группа "ДАНКО" набирала обороты. Они были первыми музыкантами в городе, у которых были приличные инструменты и аппаратура. У них были сценические костюмы, свой имидж, они сочинили несколько песен, которые стали петь другие группы.

     У них был свой вокалист-фронтмэн, (по совместительству еще и менеджер). И даже на басе играл настоящий иностранец. Везде они появлялись только вместе. Но самое главное - они были готовы работать сутки напролет. Они любили одну и ту же музыку, и не любили тоже одинаково.

     Они никогда не принимали участие ни в каких смотрах, никогда больше не обслуживали комсомольцев, и это было принципиально, это был тот самый рок-н-ролльный кураж, и следовали они ему неукоснительно. У них была своя публика. Благодарная публика. Слухи об очередных выступлениях летели впереди них, и залы всегда были полными.

     "Привет, друзья! Кто-нибудь читал Шекспира? Что кричал Ричард третий на поле битвы? Он кричал: "Полкоролевства за коня!" А мы кричим: "Полкоролевства за рок-н-ролл!!!" - Встречайте: группа "ДАНКО!!!" - Все это происходило в 1972 году, и попахивало контрреволюцией. Согласитесь, на комсомольских смотрах это никогда не прокатило бы. И исполнять после такого вступления что-нибудь из репертуара какого-нибудь советского кастрированного ВИА, было бы, мягко говоря, не совсем уместно. Поэтому и играли "Midnight Rambler", а не "Школьный Вальс".

     Да и не пустили бы их таких волосатых на такие смотры, у них и значков-то не было, Славку вообще в комсомол в школе не приняли (сказали, что поведение неудовлетворительное, да и постричься надо, и бакенбарды сбрить... размечтались). А если один бывший комсомолец в группе, а остальные - "несоюзная молодежь", да еще какой-то иностранец на басе играет, то это совсем не понятно, и идеологически неверно, совсем не по-ленински.

     И возникало иногда желание попасть на такой смотр, и ради хохмы разделать эту контору под орех при помощи Джими Хендрикса. Вот писку-то было бы! Это все равно, что на ишаке к кабаку подъехать, или пиджак наизнанку вывернуть. Но благородное дело хиппового движения потерпело первую неудачу: идеологи почувствовали какой-то подвох, и не дали аккредитации. Марксистская платформа осталась целой.

* * *

     Молния рассекла небо на две части, и гром оглушительным скрежетом расколол его пополам. Тёплый, июньский дождь льет как из ведра, и на поверхности в одно мгновение появившихся луж, плавают большие, бессовестные, нагловатые пузыри.

     Распахни окно, дружище, посмотри на мир, смывающий с себя пыль и копоть повседневности, вдохни полной грудью этот чистый, девственный воздух, пахнущий плачущими от радости небесами. Забудь все обиды и проблемы, и выходи во двор, под эти живительные струи, посланные кем-то сверху. Тебе еще долго идти по этой жизни, не оборачиваясь назад, и не останавливаясь на отдых. Так позволь себе сегодня эту небольшую радость - танец под дождем.

     Удивленные, застигнутые врасплох дождем прохожие, стоят под крышами автобусных остановок, и с недоумением глядят на всю вашу босоногую компанию, с хохотом подставляющую лица под льющуюся сверху радость неба.

     Эй, товарищ, снимай ботинки, сложи свой зонт, и пойдем вместе с нами. Мы идем за горизонт, туда, где живет радуга. Но мужчина в галстуке не понимает вашего веселья, и нервно хлопает дверью такси подкатившего к остановке. Он спешит на партийное собрание, и в портфеле у него лежит скучная речь, написанная на политзанятиях.

     Эй, мадам, что у вас в авоське? Ах, да, это бройлерная курица, за которой вы полдня стояли в очереди. Эта "синяя птица" не принесет вам счастья, она никогда не умела летать, и закончила свою жизнь в большом курином концлагере, чтобы оказаться в конце пути в вашем холодильнике. И уставшая от быта, выцветшая от жизни женщина, грустно качает головой.

     Эй, девчонки, а вы-то куда спешите? Сегодня танцы будут здесь, под этим теплым летним ливнем, и мы споем для вас все свои песни.И девчонки снимают босоножки и идут по лужам к вам.

     И небо, затянутое темными тучами, щедро поливает всех своей живой водой. И вы, как в детстве, забыв о правилах, и приличии, погружаетесь в это нечаянное счастье, подаренное сегодня всем. И только вы смогли разглядеть его за плотными нитями июньского дождя, и только вам сегодня досталось по кусочку. Вам, и этим девчонкам, которые согласились идти с вами за горизонт, туда, где живет радуга.

* * *

     Если с директором предприятия у ребят отношения были хорошие, то с его замами или с главным инженером, они иногда переходили в конфронтацию. (Это опять о жлобстве, господа).

     Один из замов, например, в отсутствии директора, мог запретить взять на выезд новый аппарат, ни черта не понимая что провода все уже перепаяны, а за полчаса старые разъёмы не восстановишь. Мог вообще поставить всем прогулы, за день отдыха, который обещал директор. Такая извечная советская мелкая интрижка, в ходе борьбы за кресло. И ребята становились разменной картой в этой игре. Но, однажды, терпение лопнуло, и была проведена акция протеста.

     Пацаны нарядились в телогрейки, взяли аккордеон, гитару, бубен, и маракасы с кастаньетами, и пошли в народ, пошли по гаражу исполняя марш "Мы кузнецы, и дух наш молод". По пути прихватили большую кувалду, и в слове "Молд" изменили последнюю букву на "Т". Исполнялись так же частушки с куплетами, цыганские напевы "с выходом", и прочая плясовая дребедень. Гегемон, который немного уже принял с утра, отплясывал стэп. Шофера, находящиеся на "ТэО", выползали из смотровых ям и присоединялись к зрителям и танцорам. В воздухе попахивало забастовкой. И председатель месткома профсоюза жалобно просил всех разойтись и успокоиться.

     Но вся процессия направилась в таксомоторный бокс, где обитала наиболее революционная часть советских шоферов.

     Таксисты - народ независимый и гордый, как донские казаки, и здесь ощущалась настоящая поддержка. Вообще, таксист - это не совсем профессия, это - состояние души. У таксиста своё отношение к деньгам, таксист не стоит в очереди за получкой, которая раза в три меньше зарплаты шофера автобуса, таксист приходит в кассу последним, таксист зарабатывает сам, и рассчитывается со всеми сам.

     Настоящий профессионал-таксист очень тонкий психолог, и с таким, Вы через минуту можете говорить на любую тему, и он Вас понимает, и даже может дать дельный совет. И от такой поездки у Вас остается только чувство благодарности. И "чаевые", которые он зарабатывает, а не сшибает, скорее всего, надо расценивать как гонорар психоаналитика или юриста. И это не халдей, это - свободный художник.

     Таксист многим рискует, он многое знает о людях. У хорошего таксиста стыдно просить сдачу. Таксисты очень дружная каста, они всегда стоят друг за друга горой, и это серьезная сила. В таксомоторном боксе был проведен импровизированный митинг с танцами, и статус-кво был восстановлен. Прогулы пацанам отменили. Это была первая победа справедливости.

* * *

     Да, он ушел из дома, когда ему было семнадцать. Да, он уже тогда начал принимать решения, которые были не совсем понятны его родителям и близким. Он за всё привык отвечать сам, и не нуждался больше в чьей-либо опеке и посторонней помощи.

     Его старая гитара брошена поперек его спины, и длинные, чуть выгоревшие на солнце волосы развеваются на ветру. Пыльные ботинки - его Кадиллак, и его можно принять за бродягу, если не знать главного - он дитя автострады, и давно усвоил старую истину, что "катящийся камень мхом не обрастает".

     Кто-то говорил, что дома у него осталась девчонка, которая собиралась его ждать, но так, или иначе, он оставил тот прежний мир, и решил повидать остальной. Ведь в любви, как и на войне, можно найти и славу и поражение. Всё зависит от обстоятельств, и случая. И нельзя сказать, что что-то изменилось в его мнении с тех пор, когда он ушел. Он не позволит никому остановить себя, и продолжает идти вперед, по шоссе.

     И если солнце вдруг завтра откажется светить, он не будет возражать, и если горы упадут в море - пусть будет так, ведь это сделал не он. И если все хиппи завтра вдруг обрежут свои волосы, он не очень огорчится, ведь он никому не подражает, потому, что он - дитя свободы, он дитя дороги, а дорога эта уходит в Вечность. Падающие скалы, только не падайте на него, проезжайте, товарищ вы никогда не оденетесь так, как одет он. Вы никогда не споете так, как поет он. Вы надеетесь, что скоро этот вид вымрет, но он еще долго будет размахивать своим развевающимся на ветру знаменем. Он из тех, кто умрет тогда, когда придет его время. Так позвольте ему жить той жизнью, какой он хочет, и идти тем путем, какой он сам выбрал.

     Он получил свой мир, и хочет пережить то, чего не дано Вам, уважаемый, ведь вы, хотя и пользуетесь одним алфавитом, всё равно, разговариваете на разных языках. И всё же, добро и зло лежат рядом, а любовь проникает к нам через небо.

     Говорят, у него был друг, с которым они в детстве играли в военные игры, и писали свои первые песни. Говорят, он был смелым и мечтал стать бесстрашным воином, и мечта его должна была осуществиться, и скоро бы он спел свою первую военную песню, и участвовал бы в своем первом сражении. Но кое-что пошло не так, как надо, и нелепая смерть под колесами поезда, оборвала его молодую жизнь, так и не дав ему стать генералом. Так, что и в дружбе, как и на войне можно в полной мере ощутить горечь утраты. И в жизни будет столько же эмоций, как цветов в радуге.

     Гнев - он улыбается, возвышаясь над нами в фиолетовой блестящей металлической броне, а ревность и зависть ждет нас позади него, и её пламенеющее платье нависает над землей покрытой зеленым травянистым ковром. Синие, живительные воды спокойно текут мимо бирюзовых армий, готовых к бою, им не понять, почему до сих пор не прекращается битва. И трофеи войны, и ленты побед красного цвета, а смелость - оранжевого. И только неуверенная юность желтого, не совсем спелого цвета, со временем приобретает опыт и блеск червонного золота.

     Он - дитя автострады, он бродяга, он странник, он покинул дом, чтобы познать мир во всей его красе и ничтожестве. Он сотрет не одну пару башмаков, пока, убеленный сединой и опытом опять не вернется к родному порогу. Но вместо домашнего очага, в доме, в котором он вырос, будет скобяная лавка и незнакомые квадратные людишки будут торговать там ржавыми гвоздями, заворачивая свой товар в обрывки его детства. И жадные родственнички, втихаря продавшие вместе с частицей его души этот дом, будут бормотать что-то невнятное и гадкое. Брызгать слюнями и рассуждать о своей бедности и о чьем-то богатстве. И родственники, так же, как на войне, канут для него в небытие, как без вести пропавшие в последней битве.

     А он, как был, так и останется свободным катящимся камнем, и за всю его жизнь к нему не прилипнет ни жадности, ни злобы, ни мелкого лицемерия, ни никчемных обязательств, ни пошлых сплетен. Он как был, так и останется тем перекати-полем и мальчишкой с той дороги, на которую он впервые ступил в семнадцать лет. И он будет исправно платить по счетам, и вовремя отдавать долги, и будет каждый день открывать для себя что-то новое, и каждый день он будет удивляться красоте и неповторимости этого мира, в котором все мы лишь странники и гости. И он будет с терпением нести свой крест, по той дороге, которую он выбрал для себя сам.

     Вот упала чья-то звезда... Грустно.... Но в этом нет его вины; кто-то наверху распорядился, и пусть будет так. Вот пронесся мимо какой-то лихач, - пусть торопится, к финишу мы все успеем вовремя, каждый в свое время. Притормози, дурачок, остановись, оглянись вокруг, ведь в мире столько интересных вещей, о которых ты даже не догадываешься, сидя за рулем своего четырехлитрового джипа. Не торопись жить, бедолага, ведь за крутым поворотом тебя может остановить двадцатитонный грузовик...лоб в лоб....

     И, если вы не встретитесь с этим бродягой в этой жизни, то в другой вы, может быть, пойдете рядом. Только опять не спешите, но и не опоздайте.

* * *

     Наступила весна, и группу "ДАНКО", как перелетных птиц потянуло на новые места. Каким-то образом был организован тур по близлежащим населенным пунктам. Были напечатаны афиши, где-то полулегально были добыты билеты. В это сейчас трудно поверить, но угореть лет на пять за это тогда было запросто. Славка по своей неопытности многого тогда не понимал. Да и ни к чему ему это было. Они ведь не за деньгами ехали.

     Их вовремя подвозили к очередному клубу, всё выгружалось, подключалось, настраивалось, и - вперед! У тебя всегда был номер в гостинице, всегда ты был сыт и пьян от счастья, все друзья были с тобой, и большего в жизни тебе ничего не надо было, разве что гитару "Les Paul", да последний альбом "Led Zeppelin".

     Концерты проходили на "ура", с аншлагом. В программе все было вперемешку: и попса советская и песни Владимира Огневого, и рок, и хохмы про алкашей. И все как-то было так легко выстроено, что никого не утомляло, и было рассчитано на всех: и на пенсионеров, и на молодых. И была книга отзывов, в которой зрители после концертов оставляли свои пожелания. Все это потом очень пригодилось, когда они залетели.

     На концертах дурачились, переодевались в пьяниц и бабок, и в одной хохме про самогонщиков прямо на сцену вынесли своим артистам по стакану водки (всегда выносилась вода, и надо было, не моргнув выпить стакан до дна). После концерта чесали танцы в фойе, и отвязывались по полной.

     Все были довольны и приглашали еще. Но как-то в антракте зашел в гримерку какой-то мужичок из сельских интеллигентов с поплавком на лацкане (чтобы не забыть о своем образовании), и тихо поинтересовался о происхождении билетов. Его, естественно послали на хуй. Он их и заложил, наверное. Капнул в отдел культуры.

     Я бы таким любопытным правдолюбцам поставил памятник. Всегда от них на Руси нет жизни никому. И ходили бы к этому памятнику его потомки, и возлагали бы венки, и речи бы произносились, и говорилось бы в них о том, каким хорошим и честным был этот Иван Иваныч, и каким он был правдивым. Но только вот умолчалось бы то, что в жизни своей, этот хмырёк с бородавкой на носу ничего путнего не сделал, ни дом не построил, ни дерева не посадил, и часто занимался онанизмом в общественном туалете.

* * *

     На пожелтевшей фотографии лица твоих друзей. Вы молоды и беспечны, и у вас впереди - целая жизнь. Вам ещё предстоит столкнуться с предательством и жестокостью, с жадностью и ложью, скоро вам предстоит пройти рядом со сточной канавой подлости и лицемерия человеческой мрази. Вы еще примериваете свой пиджачок на каждого, кто появляется на вашем пути. И долго еще будете это делать, вопреки всем законам бытия.

     Вы еще многого не понимаете в этой жизни, которая когда-нибудь преподнесет вам первый урок. И этот первый урок, как и первый седой волос, вы не забудете никогда. Когда-нибудь жизнь здорово даст вам по зубам.

     А пока вы молоды, и веселы, и, слава Богу, еще не столкнулись со всеми "прелестями" этого мира. Но уже сейчас, вы не желаете быть в стаде, уже сейчас вы не совсем похожи на остальной "совковый" люд, уже сейчас вы стали задумываться о советской жизни, и подвергать сомнениям весь процесс "строительства коммунизма". И, казалось бы, нет повода для недовольства, нет причин для отрицания всего того, что создали ваши отцы и деды, но, оказывается, создали они не совсем то, о чем мечтали. И в этом всё дело.

     И речи на съездах партии расходятся с делами, и бравурные марши на демонстрациях не вселяют оптимизма в ваши души. Вы слушаете совсем другую музыку, которая и там, за "железным занавесом" не совсем по вкусу некоторым. Но, каким-то непонятным образом, она проникла во все уголки этого мира, и наэлектризовала воздух и в вашей стране.

     Вы поете песни "Битлз", вы рвете диффузоры динамиков, пытаясь воспроизвести тяжелые риффы Джими Хендрикса, ваш фронтмен вышагивает вихляющей походкой по сцене в стиле "Хонки-тонк", и сегодня он перекричал самого Мика Джеггера! Вас трудно убедить в том, что страна стоит на пороге коммунизма, потому, что вы знаете, что такое Комсомол, вы не раз играли у них на пьянках. Вы догадываетесь, чем закончится очередная авантюра под названием "БАМ", но вы и предположить не могли тогда, чем закончится этот немыслимый эксперимент под названием "социализм".

     Вы - странники во времени и пространстве, вы живете в другом измерении, отгородившись от серого "совка" этой музыкой, и затертые до дыр джинсы стали для вас чем-то вроде знамени, символом эпохи отрицания. Идеи равенства и справедливости, провозглашенные этим чудным народцем по имени "хиппи", уже посетили ваши лохматые головы, и останутся в них навсегда. Останется и память о том сумасшедшем времени, и лица твоих друзей будут каждый день смотреть на тебя с той старой, пожелтевшей от прожитых лет фотографии.

* * *

     Летом ребята познакомились с группой "Скифы". Шли как-то по улице и увидели знакомую девушку Люду с двумя парнями хиппового вида. Они еще издалека поняли что это - свои. Майки махровые, клеша, куртки с бахромой, на одном была жокейская кепочка, звали его Алан. Вообще-то он был Алик, но все звали его Алан (как Прайса). Второго, с бородой, звали Грига. Ребята приехали из Ташкента со стройотрядом института физкультуры, они тоже были студенты, но строить коровники им не нравилось, поэтому они привезли с собой инструменты, в надежде где-нибудь поиграть.

     У них было то, о чем мечтал тогда любой лабух в нашей стране: полный комплект аппаратуры "БИГ" Это тогда было очень круто. Они пригласили пацанов к себе в общагу. Жили они на краю города, у черта на куличках, ребята никак не могли найти нужный адрес, но вдруг откуда-то из-за угла раздался знакомый звук: кто-то играл "Suzy Q." Ну вот же где они - в этом открытом окне на первом этаже!

     Пацаны попали прямо на репетицию, скромно устроились в уголке и слушали. Соло-гитарист и барабанщик особого впечатления не произвели, но вот Алан с Григой были очень высоко, почти на облаках, как они играли и пели!

     Играли они только Запад, никаких "Песняров" или "Самоцветов" это могло их обидеть. Очень простые и дружелюбные парни, напрочь лишенные всякого зазнайства (а они имели на это право). Все сразу же подружились. Ведь это свои люди по духу, и бухарский еврей Алан, и татарин Грига. Никто не разбирался тогда ни в каких национальностях, и друзья выбирались не по цвету глаз, а по душе. "Скифы" променяли длинный рубль стройотряда на 2 месяца работы в кафе "Север". Здорово играли, и никаких "Мурок" им не заказывали, а только "Let it be". Пацаны и джемы с ними играли. На одной свадьбе под открытым небом объединили свои "Регенты" с их "Бигом", звучало все так классно, здорово сек в этом Алан. Вспоминается их ударная установка с плюмажами из бахромы на альтах и тарелках. Как на Вудстоке.

     Много музыки новой они привезли с собой. Ребятишки два дня в четыре мага переписывали, Алан пожалел, что не захватил с собой недавно вышедший последний "Цэп" и сыграл Славке вступление из "Лестницы в Небо", сказав, что это только цветочки, а весь кайф идет дальше. "Обязательно найди и послушай", и это действительно нечто бессмертное. Так что оказалось, и музыкальные вкусы у них совпадали. Что тогда было обычным явлением.

     В то лето Славка многое узнал и многому научился благодаря тем клевым ребятам, они уехали к себе в Ташкент, звали в гости, но больше они не виделись. Позже ему сказали, что Григу взяли в ансамбль "Ялла", (это те, что про три колодца пели), и, глядя на них по телевизору, Славка с трудом узнавал в человеке с тюбетейкой того парня, с которым они так здорово пели "She is a woman".

* * *

     Сколько лет мы не виделись с тобой, мой старый друг, сколько песен мы не спели, сколько времени прошло даром, сколько света растеряно впустую. Оглянись назад и ты увидишь весенний лес, почувствуешь запах цветов, ковром лежащих у твоих ног. Иногда бывает мудро не взрослеть, но тебе кажется, что это было сто лет назад. И стрекозы со шмелями кружат над твоей головой, и наши тени вьются вдоль дороги, и ты все еще строишь свою лестницу в небеса. И взглянув на мир с половины пути на небо, освети его лучом надежды и нарисуй радугу. Оставь деньги банкирам, долги - барыгам, дождь - тучам, свет - звездам. Передай от меня привет птицам, поклонись за меня ветру.

     Сколько времени надо морским волнам, чтобы они достигли берега? Сколько дорог надо пройти путнику, чтобы отдохнуть на теплом песке? Услышим ли мы завтра колокольный звон над черепичными крышами, и откроют ли нам двери Клуба Одиноких Сердец? Кто споет тебе о правде и напоит вересковым медом? На какой пыльной полке затерялась та книга, с гордыми словами? Не все то золото, что блестит, дружище, и все золото мира не стоит одной слезы ребенка, говорили мудрецы.

     И пусть кто-то считает тебя чудаком, а кто-то сумасшедшим, им не понять того, что ты понял давным-давно. Они не видели звезд, они редко глядят в небо, они глядят под ноги, боясь споткнуться. Они забыли пение птиц, и никогда не слышали шепот ветра на рассвете. И отгородившись от мира заборами равнодушия, они спокойно спят в тепле и комфорте, даже не подозревая, что в домах их, давно поселилась ложь, и по-прежнему пахнет воровством.

     Ты хотел изменить этот мир, но тебя опять обманули, ты хотел переплыть на другой берег, но лодка твоя дала течь. И дождь поднял воду в реке, и плотину прорвало, и дом твой разбило в щепки. Ты многое повидал и многому научился, но песня, которую ты написал, никому теперь не нужна.

     Но вновь и вновь, откуда-то издалека ты чаще стал слышать забытый голос и звуки флейты зовущей тебя в другую страну, где изумрудные луга полны росой, где эльфы на поляне кружат в хороводе с мотыльками, и все слова имеют разные значения, и терпение будет вознаграждено звонким смехом леса. И возможно, ты понял, что в жизни нам дано на выбор много дорог, и каждый выбирает свою, и всегда есть возможность сменить их.

     Ты постарел, мой вечный странник. Но морщины у глаз появляются у тебя от улыбки, а кожа на обветренном лице покрыта загаром чужого солнца. Где ты был все это время, по каким дорогам тебя носила судьба, в каких краях ты хотел найти себе покой, но так и не нашел того, что было рядом?

     И совсем не важно сейчас то, что когда-то казалось тебе главным. Звук не бывает пустым, пустым его делают люди, ничего в этом не понимающие. Натяни струны, и настрой свою душу в унисон с дождем. Возьми первый аккорд, и поставь громкость на "десятку", чтобы тебя услышали все одинокие сердца. Расправь крылья своей песне, и унеси меня на ней вдаль.

     Там мы найдем забытые слова, там мы вспомним истину, сидя на облаках. И у горизонта опять появится свет, и зеленый лес эхом повторит эти волшебные звуки. И в горных ручьях вновь будут отражаться наши мечты. Спой мне о счастье и горе, спой мне о свете и тьме. Спой мне о жизни и смерти, спой о вере и надежде, спой о предательстве и о вечной любви.

     У тебя была мечта - ты хотел узнать все что хотел, и побывать везде, где хотел, и песня твоя оставалась прежней, но время проносилось мимо. И ты нес очень важную весть, чтобы сделать явью наши сны, и выбрал путь, которым давно никто не ходит. И оказавшись по ту сторону рассвета, ты по-прежнему пытаешься достучаться в ворота зари. Спасибо, тебе мой старый друг за твою песню, и этот сон.

* * *

     Сегодня юбилей Советской власти. "Красный день календаря - день Седьмого ноября". Вообще-то революция была в октябре, и называется она Октябрьской, но ввиду перехода на новое время, праздник сдвинулся вперед на две недели. И в детстве, ты никак не мог понять: почему октябрьский праздник надо отмечать в ноябре? Почему его не переименовать, наконец? В детстве, ведь многие слова имеют разные значения. В детстве всё проще.

     Всё в этой стране сдвинулось, и запрещенное Рождество отмечается тоже позже - когда весь мир уже давно опохмелился, наш народ только готовится к пьянке. И эта упёртость как чиновников, так и церковников, до сих пор вызывает у тебя чувство ущербности, похожее на комплекс неполноценности: тебе кажется, что вся страна плетется в хвосте всего мира по вине какого-то придурка, затормозившего стрелки часов на Спасской башне в восемнадцатом году. А его, и в живых-то давно нет, но все делают вид, что ничего особенного не случилось, и страна, отгородившаяся от остального мира хамской моралью, находится на правильном пути. Единственном и верном. И весь мир смеется над нами, над нашим жлобством и дремучим невежеством.

     И чтобы хоть как-то успокоить своё стадо, выводит руководство в этот день на Красную площадь танки. Военный парад. Великий спектакль с салютом. Плебс требует "хлеба и зрелищ", и на предприятиях выдают талоны на килограмм сырой колбасы, давно исчезнувшей с прилавков магазинов. Ах, вы, наши благодетели, что бы мы без вас делали!

     "Слава КПСС!!!" - гремит на площади усиленный киловаттами голос диктора центрального телевидения, и ликующие рабы проходят мимо мавзолея, с благодарностью, махая флагами в сторону мумий в чёрных шляпах, выстроившихся на трибуне главной гробницы страны.

     Сначала тебе это нравилось, - красивое представление. С годами, ты становился равнодушным к этой мишуре. Но в последнее время, всё чаще ты испытываешь чувство горечи, разочарования и обиды за свою страну, которую в семнадцатом году поставила раком кучка проходимцев во главе с больным картавым ублюдком, подобравшим власть, выпавшую из рук недалёкого болтуна с которым он учился в одной гимназии. И теперь профиль узурпатора глядит на тебя с красной десятирублёвой купюры. И везде присутствует его тень.

     Но, через сорок лет, "нетленные мощи" сошедшего с ума в конце жизни сифилитика, услышат ваши песни, которые исполнит Пол Маккартни на этом кладбище. Здоровья и счастья, вам, Сэр Пол.

* * *

     К осени группа как-то сама собой стала распадаться. Виталька готовился к армии, Славка поступил в институт, Огневой с Серегой, как два медведя в одной берлоге все что-то делили. Да и дело с левыми билетами висело в воздухе. Так что на время надо было завязывать.

     Последний сэйшен они устроили на ноябрьские праздники в драматическом театре. Славка специально прилетел из Риги, где учился, на проводы Витальки.

     Виталька уже был пострижен наголо, поэтому в костюмерной нашли парик пшеничного цвета. В нем он смахивал на покойного Брайана Джонса из "Стоунз". Это была лебединая песня группы "ДАНКО". Они и сами чувствовали, что в этом составе, играют в последний раз, поэтому выложились тогда полностью: на одном дыхании отчесали концерт и танцы. Огневой представлял Славку как "Гостя из Риги". И назвал его "Чеслав".

     С тех пор прошло много лет, но Славян, всегда улетает под "Gimme Shelter" туда, в красный уголок, к своим "Регентам" и барабану с красными буквами "ДАНКО". Туда, где легко и просто, и все души настроены в унисон.

* * *

     И вот сбылась Славкина давнишняя мечта: он приехал учиться в Ригу. Приехал уже зачисленным на первый курс электротехнического факультета института инженеров гражданской авиации. Приемная комиссия работала в Новосибирске, там же проходили вступительные экзамены и зачисление.

     Еще раз надо заметить, что в СССР, Прибалтика всегда воспринималась как кусочек Запада. Но в действительности оказалось все не совсем так.

     На первый взгляд, конечно, поражала чистота на улицах, ни одной урны, (они у них висели на стенах и заборах - такие небольшие жестяные карманчики). Неоновая реклама на центральных улицах не на русском языке, не наша речь в транспорте, иностранные туристы и моряки, пожилые дамы в шляпках, а не в платках, как у нас. Дешевое и свежее пиво на каждом углу (19 коп. кружка против 24 коп. за пол-литра российской кислятины), добротный местный трикотаж в магазинах, ну и продукты конечно всякие.

     "Фирму" можно было достать запросто у фарцов в "Центрах" или "Старушке" (Старая Рига на местном сленге). Все это, конечно, отличалось от Москвы и Новосибирска, но вот чего-то не хватало. Славка долго не мог понять чего. Не хватало того хиппового духа и свободы, той раскованности, к которой он привык. Местные жители, даже русские с недоверием относились к студентам, считали их лимитой, поэтому он не любил появляться в форме где-либо кроме студенческих аудиторий. Форма надевалась еще и тогда, когда надо было улететь на шару домой. Вы не можете себе это сейчас представить, но он четыре раза летал домой бесплатно. Воздушного терроризма тогда не было, все было проще, и летчики и стюардессы уважали бедных студентов, свое будущее начальство.

     Постепенно приходило разочарование: стало ясно, что попал он, мягко говоря, не туда.Во-первых - форма, обязательная хотя бы на занятиях, во-вторых - преподаватели, до 1961 года институт был военным училищем, а это накладывает определенный отпечаток на человека, в третьих - рапорт, который отдавал староста на каждом занятии, в четвертых - постоянная проверка курирующей кафедрой твоей комнаты в общаге, (никаких Битлов на стенах!). И так далее.

     По наследству от шестого курса им достался огромный транспарант: две сшитые простыни с коллекцией вино-водочных этикеток. Труд нескольких поколений бедолаг электротехнического факультета. Все поколения берегли его как зеницу ока и прятали от кураторов как комиссары, выходящие из окружения, знамя полка. Это и было переходящее знамя - эстафета поколений, и каждый вносил свою лепту: подклеивалась какая-нибудь новая этикетка. Студенты учились отовсюду: из Новосибирска, из Москвы, Алма-Аты, Свердловска, Магадана, Тбилиси, Якутска. Институт был огромный: 5 факультетов около шести тысяч студентов, несколько кварталов, учебные корпуса, столовые, свой аэродром, вычислительный центр, своя газета, клуб. Улица Ломоносова в Московском районе города Риги синела от фуражек. Местные называли их по-старинке: Гэ-Вэ-Эф (Гражданский воздушный флот).

     Еще одно обстоятельство удручало: армия над отчисленным по разным причинам студентом висела дамокловым мечом. Через неделю после приказа об отчислении "счастливчик" получал повестку из военкомата с точным указанием числа и места, куда тот должен был явиться для прохождения службы. И никаких комиссий, откосить уже было невозможно, потому что люди принимались в этот институт абсолютно здоровые. И в военкомате тебя проверяли только на триппер. И все - вперед. Но Славка сознательно пошел в этот институт, и прошел комиссию вместе с летчиками, хотя год назад запросто мог бы откосить. (Был один знакомый хирург Юра).

     Музыкальная жизнь в Риге была никакой. В клубе института на танцах играли какие-то серые лабухи, как-то у них сухо все звучало, даже ревера не было, исполняли они что-то из Криденсов и Битлз, но как-то вяло, и был один хит: "Эх, Одесса, жемчужина у моря". Обалдеть, да? Такое играть на танцах. И толпа отплясывала как под Чабби Чеккера. В ресторанах - то же самое, плюс "Конфетки-бараночки". Он недоумевал. Где же те парни из 67-го, которые тогда подняли в их городе гитарный бум? Они ведь из Риги были. Не было никого.

     Оказалось все просто: год назад по всей стране была проведена одна акция: собрали в одно место всех хиппарей и постригли, кому-то дали по почкам, кого-то отправили в армию, и все залегли на дно. Так было в Риге, так было и в Москве. Такого не было у них. В Риге, говорят, даже перестарались: по ошибке подстригли одного французского корреспондента. Вот шороху-то было на Западе, наверное.

     Поэтому Славка и стал терять интерес и к учебе, и вообще к жизни в этом городе. Его тянуло назад, к своим, и он понял, что рано или поздно его отчислят. И он понемногу стал готовить себя к армии. И появились у него знакомые из хипповой системы, залегшей на дно, но это произошло чуть позже.

     Зато с музыкальной информацией все было в порядке. Был у него один знакомый Леха, из местных, студент радиофака. Он всегда приходил к ним в общагу с полным портфелем дисков, и ты выбирал что записать: тут было все, и "Grand Funk",и "Jethro Tull", Джо Коккер, и Элис Купер. Товар подавался лицом, запись стоила два рубля за диск. Много музыки Славка возил домой, возил и кассеты и диски. Лента покупалась 10-го типа (она уже не рвалась), как правило, 180 метров. Это удобно: на каждую сторону входил диск, записанный на скорости 9,5 см/сек. Запись, естественно была "моно". Стереомагнитофонов тогда еще не было. Но уровень по тем временам - нулевой (запись с диска).

     С конверта можно было переписать текст. Постепенно Славка вооружался. Подобрать на слух, и снять для гитары любую песню для него было делом плевым, но самым трудоемким, было расписать текст. А со знанием английского на уровне средней школы это не просто сделать, и занимает много времени. Иногда расписанный текст сравнивался с оригиналом, и оказывалось ничего общего, за исключением одной-двух фраз эти два варианта не имеют. В школе не учили сленгу, тем более негритянскому. Да и в институте обучение идет по газетам или техническому описанию какого-нибудь двигателя внутреннего сгорания.

     Еще в 8-м классе Славка попросил свою учительницу Валентину Александровну расписать ему "Hippy Shake". Принес ей пластинку "на костях". На следующий день получил ответ: "Слушала весь вечер, но кроме слова "Шейк", ничего не поняла". Поэтому все постигать приходилось самому.

* * *

     Жизнь в общаге была не очень сытой, но веселой. Во-первых, здесь присутствовал культ пива. Рижское пиво, знаете ли, пахнет по-особому и вкус имеет свой, который ни с чем не спутаешь.

     Первые дни поражал снобизм местных алкоголиков с "Москачки", которые никогда не пили вчерашнее пиво, а, подождав полчаса, покупали свежее, сегодняшнее. Можете себе представить опустившуюся личность бомжеватого вида ждущую в очереди свежее пиво, когда в двух шагах, в соседнем киоске продается точно такое же бутылочное "Сэнчу", но только вчерашнего розлива, и, главное, никакой очереди?

     Трудно в это поверить даже сейчас, но это было в Риге нормой. У нас, бы, наверное, таких снобов просто линчевали.

     Стипендия была 45 рублей, родители немного посылали, и надо было крутиться, чтобы как-то прожить. Но в общаге, господа, вам с голоду помереть не придется. Студенты народ изобретательный и не жадный.

     В институтской газете, ради хохмы был опубликован кулинарный рецепт, как приготовить обед для четверых студентов стоимостью в 46 копеек. И однажды Славка с соседями по комнате попробовал пойти этим путем.

     На 46 копеек покупалось 300 грамм кровяной колбасы, и банка венгерского лечо. Сначала жарилась колбаса, которую местные покупали для собак, затем все это заливалось лечо, и обед был готов. Хлеб и лук можно было выпросить у соседей. В газете так и было написано: "хлеб можете выпросить у соседей". И, надо вам сказать, пройдя по общаге, можно было не только хлеба выпросить, но и пивка на халяву хапнуть. И никто не жмотился. Жмоты в общаге не приживались. Если кто-нибудь получал посылку из дома, все шло в общий котел, и ни у кого в мыслях не было заначить шмат сала.

     Жил с ними один парень, Женька, из Якутска. Родители у него работали на золотых приисках, и денежные переводы посылали приличные. Однажды он купил очень дорогую гитару, "Кремону". Сам он играть не умел, и не стремился научиться. На вопрос для кого это, он ответил "Для вас. Вы и будете играть".

     Шмотки тоже ходили по кругу. Запросто можно было одолжить туфли или куртку, чтобы сходить на танцы. Это был стиль студенческой жизни, и я не знаю, есть ли это сейчас.

     Чтобы как-то разнообразить быт, студенты тащили в общагу все, что могло представить интерес. На дверях было прибито бронзовое распятие, две подковы, и висел коровий колокольчик. Посещение ресторанов сопровождалось экспроприированием фужеров, вилок и ножей с фирменным лейблом кабака, который удосужилась посетить их компания. Такие трофеи были в каждой комнате. Студент всегда уходил с рюмочкой или перечницей в кармане.

     У одного приятеля был особый трофей - настоящая кегля. И он часто использовал ее в качестве дубинки. А сколько пивных кружек было в общаге! Вы думаете, все это покупалось в хозяйственных магазинах? Вы ошибаетесь, товарищ.

|  Начало  |  1  |  2  |  3  |  4 страница  |  5  |  6  |  7  |  8  |  9  |  Конец  |